Я в семье из семи человек был самым младшим, пятым ребенком. Перед войной мы жили в поселке Невдубстрой (Кировск, Ленинградской обл.), где мой отец работал инженером-констуктором на электростанции 8 ГЭС, а мать библиотекарем в доме культуры. Дети учились, я ходил в детский сад. Сохранилась фотография семьи 1931 года, за два года до моего рождения. Первой жертвой войны в нашей семье еще до ее начала стал мой брат Глеб, погибший во время военизированного лыжного похода в феврале 1941 года. Мой отец 1886 года рождения будучи в отпуске в деревне Задняя Гора в Архангельской области и застигнутый там войной переживал ее там, по возрасту не подлежащий мобилизации. При наступлении немцев на Ленинград мы оказались в кольце блокады и вынуждены были сначала пешком, а потом в товарном вагоне добираться до города. О том , как семья из мамы и четырех ее детей переживали и умирали во время зимы 1941-42 года повествуется в письмах.
Самая ранняя фотография нашей семьи 1931 года. На снимке мама Анастасия Ивановна и ее дети: Муза 10 лет, Глеб 8 лет, Боря 4 года, Жанетта 2 года. Пятый ребенок, Олег, родится только через два года в 1933 году.
Открытка моей мамы отцу, который еще весной уехал в отпуск на родину своих родителей.
11 09 1941 Дорогой папа! Мы пока находимся в Ленинграде в общежитии на Выборгской стороне. Нас через Мгу не успели вывезти, только довезли до 9 км и обратно весь эшелон. А сюда уже мы до Дуная шли пешком, а оттуда на торфяном вагоне приехали. Вещи все там на Невдубстрое бросили и твои и свои. Теперь, наверно, там все сгорело или разграблено! Там уже хозяйничают немцы и кто остался на Невдубстрое. Мы пока живы , здоровы. Живем все время в тревоге, по ночам не спим, очень страшно. Может быть нас опять куда повезут, а пока прописали в Ленинграде, дали ленинградские карточки. Пишу в Ленэнерго , тороплюсь. Не знаю получишь ли ты это письмо, потому что Ленинград отовсюду отрезан. Желаем тебе здоровья, как-нибудь живи, оденься во что-нибудь, все наше пропало. Мы живем каждую минуту под страхом смерти. Сметанины оба (муж тети Хины и их сын) в Красной Армии, Хина (Сметанина Хиония Ивановна — сестра моего отца) дежурит по Жакту. Больше ваших никого не видела. Мы сюда приехали 6 или 7 сентября. Мы ищем, чтобы кто прописал нас к себе, но не нахожу, а так теперь можно. Хотя ……….если куда нас повезут опять поедем. Здесь уже хлеба паек сбавляют чуть не каждый день. Пока до свидания, не знаю куда ты нам сможешь написать, может быть на Хину, мы долго в бараке общежития прожить не сможем, потому что он холодный. Целуем. Будь здоров. Еще раз целуем. Все время вспоминаем о тебе. Хорошо хотя ты страхов не терпишь и ……….. А. Шенина
За время между первой открыткой с известием о прибытии в Ленинград и второй открыткой с известием о смерти мамы семья перешла на жительство в квартиру на Новосельцевской улице у Лесного института, а мама устроилась на работу в госпиталь санитаркой. Жили на одну рабочую карточку, одну детскую и три иждивенческих.
21 02 1942 Здравствуй, папа! 15 февраля мы получили твою открытку от 21 декабря. Я хочу тебе сообщить наше общее горе, то есть о смерти мамы. Она умерла 13 февраля 1942 года в день Олегиного рождения. Сейчас Борис, Нетта и Олег находятся в детском доме, там им будет лучше, чем со мной. Там они будут получать 3 раза в день горячую пищу и за ними будут присматривать, а дома я не могла 3 раза горячим кормить, а лишь только один за неимением дров и времени. Сейчас вся моя жизнь проходит в очередях. Ребята все живы, но не совсем здоровы. У Нетты и Бориса понос, а Олег вообще чувствует себя неважно. Я пока тоже хожу, на работу устроиться не могу. Очень жаль маму. Она все думала, что переживет, до последнего времени надеялась, хотя говорила: «Скорей бы смерть», так как ей уже начало сводить руки и стал заплетаться язык, при этом была нестерпимая боль. Будь здоров. Муза.
В детский дом меня везли на санках, расстояние от Лесного института до Ломанского переулка, до школы, где расположился детский дом, у Выборгского дома культуры и Военно-Медицинской Академии.
Здравствуй, папа! Я тебе писала открытку, в которой сообщила о печальной вести, о смерти мамы и в этом письме сообщаю еще о такой же вести, еще умерла Нетта. Я тебе еще в открытке писала, что их всех отдала в детдом, по совету мамы, тети Хины и других. Там их кормят очень хорошо, но за больными ухаживают плохо. Как только я их отдала Нетта чувствовала себя хорошо, а Боря и Олег неважно, но потом, наверно от перемены питания или еще из-за чего, у нее сделался понос и сильный кашель, ее положили в лазарет, а лечить ведь сейчас нечем, да и где им там справиться, когда так много болеют и умирают от поноса. Точно не знаю, когда она умерла, в марте месяце, но какого числа неизвестно. Теперь еще Боря болеет поносом и очень сильно, когда я заходила, то он очень плохо себя чувствовал и даже …
О своем пребывании в детском доме у меня остались только хорошие воспоминания. И это несмотря на то, что помню как выводили у меня из волос на голове вшей с помощью какого-то едкого снадобья, лечили на теле огромные фурункулы, на руках чесотку. Главным было то, что нас мыли, одевали и кормили. Первые дни между тем временем, когда мы ели или спускались в подвал на время воздушных тревог, мы просто лежали в своих постелях, сооруженных из школьных лабороторных столов. Считалось, однако, что я и соседи по палате ребята здоровые. Больных отправляли в лазарет, из которого, видимо, редко кто выходил здоровым. Нетта и Боря умерли от дизентерии, которой заразились в детдоме.
…сам говорит, что боится не выживет. Правда, я посмотрела на него, он очень исхудал, ходит уже под себя, я тоже боюсь за его жизнь. Олег чувствует себя совсем хорошо, поправляется, просит игрушек и вообще стал веселее . Я ему снесла цветные карандаши, тетради, книжки детские и картинки для раскрашивания, ну он, я надеюсь, выживет. Теперь я хочу тебя спросить ехать ли мне к тебе, очень многие советуют, потому что сейчас пошла массовая эвакуация из Ленинграда. Тетя Хина тоже советует лучше уехать, а я просто не знаю, что делать. Конечно, поеду только тогда, когда переведут мамины деньги на меня, а то у меня нет денег. Ты пиши скорее ответ и напиши свое мнение о моей эвакуации. Как там можно у вас жить, можно ли устроиться куда-нибудь работать, хотя в колхозе. А здесь жить одной как-то неприятно …
Наш детский дом эвакуировали в августе месяце 1942 года по воде Ладожского озера. Сестра Муза видимо умерла где-нибудь на улице и похоронена как и наша мама на ближайшем от нашего жилья Пискаревском кладбище, так и не успев перевести на себя с маминого счета деньги и эвакуироваться.
…поговорить по душам не с кем, тетя Хина не хочет вместе со мной жить. Одной жить — скука. Вот если удастся устроиться на работу. Но все равно с питанием сейчас так туго, что я не знаю до какого времени я буду таскать ноги. Дальше так жить невозможно, здесь на деньги вообще ничего не купишь и даже на рынках на тряпки и смотреть не хотят. Меняют только табак да папиросы, а у меня даже тряпок нет, что хочешь, то и делай. Ты уж посоветуй ехать ли мне к тебе и если ехать, то как? Пока остаюсь жива и здорова. 23 марта 1942 года.
Это было последнее ее письмо.
Более полную картину жизни в блокадную зиму 1941-42 года можно представить себе, прочитав ниже дневник шестнадцатилетнего подростка Юры Рябинкина.